Мучения и давление: история об аресте Рината Тухватшина в ГКНБ

Мучения и давление: история об аресте Рината Тухватшина в ГКНБ

"В 2011 сотрудники ГКНБ выбивали из меня признание. Я жалею, что до сих пор молчал об этом".

Ранее я упоминал, что расскажу о нескольких ошибках, которые мы допустили в своей работе. Сегодня эта история как раз о такой ошибке и о сожалениях, которые преследуют меня с 2011 года.

Но для начала немного предыстории.

В 2010 году у нас в Кыргызстане произошла революция, и «Клооп» очень активно ее освещал. Основные события революции произошли 7 апреля. Однако за день до них, 6 апреля, в городе Талас уже произошли столкновения протестующих и милиции. Вся Таласская область тогда фактически вышла из под контроля властей.

Мы сразу стали выпускать новости о событиях в Таласе, но в какой-то момент, вечером 6 апреля, мы поняли, что другие кыргызские СМИ, особенно государственные, эти события не освещают — в основном, из-за угроз, которые поступали от властей. Так продолжалось всю ночь до утра 7 апреля — мы были чуть ли не единственным источником информации для всей страны в самый критичный момент.

После этого к нам начали относиться как к одному из главных СМИ страны. Наша аудитория резко выросла, а грантовым организациям стало интереснее инвестировать в наше расширение.

В конце 2010 года мы получили грант на открытие трёх новых офисов — в Оше, а также в Душанбе и Алматы. Наши проекты в Таджикистане и Казахстане оказались провальными, но это тема для отдельной колонки.

Ошский же офис в итоге просуществовал — в той или иной форме — до 2025 года. Мы вынуждены были закрыть его только в этом году, после массовых арестов наших журналистов сотрудниками ГКНБ.

О сотрудниках ГКНБ и городе Ош я сегодня вам и расскажу.

В январе 2011-го мы с Бектуром Искендером, другим основателем «Клоопа», поехали в Ош. Это была административная поездка — почти каждый день мы занимались, в основном, логистикой, связанной с открытием нового офиса.

На всякий случай мы взяли с собой маленькую видеокамеру — смартфонов у нас тогда ещё не было.

Атмосфера в Оше на тот момент была достаточно напряженной: прошло всего лишь семь месяцев после кровавых межэтнических столкновений. Всё это усугублялось противостоянием местных городских властей и новых властей в Бишкеке.

В один из дней мы сидели с Бектуром на рабочей встрече, когда стало известно, что недалеко от нас проходит очень необычный митинг. Мы быстро собрались и пришли туда с камерой.

Таких митингов я, наверное, никогда не видел. Представьте себе: стоят только мужчины, плотной группой, явно чем-то озлобленные. Стоят молча, но как-то очень решительно.

При этом все митингующие в форме — это протест сотрудников милиции. Очень необычное явления для Кыргызстана даже в 2011 году.

Милиционеры стоят возле своего городского отдела. Метрах в 50 дальше, с другой стороны улицы, здание местного управления ГКНБ. Мы сразу же начали снимать и выяснять, что происходит. 

Оказывается, сотрудники ГКНБ задержали двух милиционеров, и митинг как раз по этому поводу.

Мы начали обсуждать между собой, выльется ли этот митинг в столкновение между милиционерами и сотрудниками ГКНБ? У обеих сторон был доступ к оружию, и мы не знали, пойдет ли оно в ход.

Мы подошли к зданию ГКНБ, продолжая снимать всё на камеру, но там будто никого не было: стоит невысокое здание, вокруг небольшой заборчик из металлических прутьев, калитка в заборчике открыта, нет ни охраны, ни сотрудников, вообще никого.

Вдруг, откуда ни возьмись, появилась толпа женщин. С криком и плачем, они прорвались через калитку в заборчике и начали какой-то невероятной, нечеловеческой силой барабанить по дверям. Я прошёл за калитку вместе с ними, продолжая съемку. Неужели на такое не будет никакой реакции?

Потом я узнал, что это были родственницы задержанных и других милиционеров.

Это продолжалось несколько минут, и тут двери здания ГКНБ с силой распахнулись. Оттуда выбежали сотрудники. Они начали буквально вышвыривать и выталкивать этих женщин через калитку. Я, естественно, все это снимал, и сотрудники заметили меня с камерой в руках.

Я лишь успел передать камеру Бектуру, который стоял по другую сторону забора, как меня схватили и затащили в здание ГКНБ. Бектура они не смогли задержать, потому что калитка все еще была заблокирована женщинами.

Меня начали бить даже до того, как привели в кабинет.

В кабинете сотрудники ГКНБ усадили меня за стол и продолжили бить. Я не мог понять, сколько человек меня бьёт.

В комнате было человек пять, каждый из них бил по очереди, но они все время менялись, все время заходили новые люди и тоже били. Кто-то заходил в масках, кто-то с оружием, кто-то не скрывал своего лица.

Как ни странно, били не больно. Я не могу сказать, что это были какие-то страшные пытки. Они что-то спрашивали и били. Затем снова спрашивали и били. Меньше по лицу и голове, больше по спине и шее.

Я был в ужасе и шоке. Вот как-то жил, радовался, интересовался чем-то, а тут прошла секунда и меня бьют.

Сейчас я, конечно, уже понимаю, что это была такая специальная тактика, отработанная за годы работы. При задержании нужно ввести подозреваемого в шоковое состояние, а потом задавать вопросы, надеясь, что человек в таком состоянии не просто всё скажет, а окажется максимально внушаемым и восприимчивым.

Но тогда я мало что понимал. Я попробовал сказать, что не буду ничего говорить без адвоката, на что мне возразили, что закон я нарушал без адвоката, так почему же сейчас я его хочу?

Очень быстро передо мной появились бумага и ручка, и мне приказали писать всё, что произошло. Я спрашиваю: а что именно писать? Они отвечают: нужно описать, как я ломал дверь и пытался силой проникнуть в здание ГКНБ.

Я думаю, если бы я такое написал, то, возможно, до сих пор бы сидел в тюрьме, такое нападение на офис ГКНБ наверняка попало бы под серьёзные статьи.

Что меня, наверное, спасло в тот момент — я тогда читал много историй о том, как нужно себя вести на допросе. И самое главное, самое важное правило — когда тебе дают бумагу и ручку и заставляют что-то писать, ты просто не притрагиваешься к ручке.

Я не переставал думать об этих инструкциях примерно час после задержания. Но я понимал, что если проведу с этими ребятами несколько дней, то не только в попытке захвата здания ГКНБ признаюсь, но и в убийстве Кеннеди.

Я попытался притвориться, что потерял сознание, и они пытались привести меня в чувства. Один начал меня щекотать, но, к счастью, я не боюсь щекотки. Я сделал вид, что прихожу в сознание.

Еще я совершил глупую наивную вещь: начал говорить о своей дочке, которой тогда был всего год. Мне казалось, как можно бить отца такой прекрасной маленькой девочки? Но они, кажется, не впечатлились, лишь пожали плечами, как будто это не имело значения. Не знаю, на что я надеялся, но на допросе вообще странные мысли приходят в голову.

Через некоторое время они дали мне мой телефон, чтобы позвонить Бектуру. Они видели, что он убегал с камерой, и им очень нужна была эта запись. Они хотели, чтобы я попросил Бектура принести камеру, обещая, что ему ничего не будет.

Я передал ему их слова, и он взял и принес камеру, в надежде спасти меня, но его тут же задержали. Камеру, конечно же, отобрали. Вот балбес Бектур, подумал я.

Бектур Искендер

Они начали разговаривать с ним на кыргызском, и, к моему огромному удивлению, он стал им на кыргызском отвечать — я всегда сомневался в его способностях разговаривать на родном языке. В голове мелькнула мысль: вот, оказывается, что надо было с ним сделать, чтобы он по-кыргызски заговорил.

Они тоже пытались заставить его признаться в чем-то. Обещали ему, что в СИЗО его изнасилуют из-за длинных волос.

Я по-прежнему не хотел ничего писать. В какой-то момент ко мне подошел сотрудник с металлическим прутом и попросил меня показать зубы. Через крепко сжатые губы я промычал, что не покажу.

Через какое-то время наши телефоны, которые лежали в том же кабинете, начали без умолку трезвонить из-за СМСок. Как я уже говорил, смартфонов у нас тогда не было, это были простые кнопочные телефоны. Но тогда уже работала такая услуга — можно было подписаться на уведомления из «Твиттера» через СМС.

Наши телефоны были настроены таким образом, что каждый раз, когда кого-то из нас упоминали в «Твиттере», нам приходила СМСка с содержимым твита.

Один из сотрудников, раздраженный звуком оповещений, взял чей-то из наших телефонов, и начал вслух читать текст СМСки: «Внимание!!! Организовываем травлю СНБ по телефонам 0312661455 и 0322223078!!! Это приемные СНБ в Бише и Оше. @bektour @Rinatius задержаны ими». 

СНБ — это старая аббревиатура ГКНБ, которая использовалась до декабря 2010 года.

Очевидно, сотрудники ГКНБ не были в восторге, что кто-то хочет устроить им травлю и даже массово рассылает СМСки об этом. Но внезапно нас перестали бить.

Потом Бектура увели в другую комнату, и нас продолжали допрашивать по отдельности. Тон сотрудников резко изменился.

Нас уже не просили ни в чем признаться, а просто просили написать, что мы не имеем к ним претензий. И мол, если мы такое напишем, они нас сразу же, сегодня же, сейчас же выпустят.

Не очень-то верилось, конечно, в такое, но так хотелось уже, чтобы эта ситуация закончилась, так хотелось выйти. Так хотелось видеть других людей, а не тех, кто тебя мучает. И я все-таки взял ручку и написал, что не имею никаких претензий к сотрудникам ГКНБ.

И нас выпустили.

У злополучной калитки нас встретило яркое ошское солнце, адвокаты и правозащитники.

Оказалось, что Бектур был не таким уж балбесом. Пока меня били в ГКНБ, он не успел сделать копию записи с камеры и, оказывается, отдал единственный оригинал сотрудникам, но он был занят намного более важным делом.

Он успел позвонить сразу в несколько правозащитных организаций и обзвонить двух-трёх журналистов других изданий. Поэтому, когда мы вышли, выяснилось, что у нас уже есть целых два адвоката.

Один активист написал в «Твиттер» то самое сообщение про травлю ГКНБ. Вы не смейтесь, что у этого твита нет лайков — лайки появятся в «Твиттере» только через четыре года. 

В то время «Твиттер» был популярен в очень узком кругу в Кыргызстане, но этот круг состоял из довольно влиятельных людей — в том числе, людей во власти. Одной из самых активных пользовательниц «Твиттера» в Кыргызстане была Ширин Айтматова, дочка известного кыргызского писателя, и на тот момент депутатка парламента.

К счастью для нас, она прочитала твиты про наше задержание как раз во время заседания парламента. И именно на этом заседании перед депутатами отчитывался тогдашний глава ГКНБ Кенешбек Душебаев.

После того, как он закончил, Айтматова спросила его о задержании журналистов в Оше. Он ничего про это не знал, так что сразу же позвонил главе ошского ГКНБ и приказал нас немедленно выпустить.

После освобождения мы стояли перед зданием ГКНБ, разговаривали с нашими адвокатами. С одной стороны, хотелось куда-то убежать и забыть этот кошмар, а, с другой стороны, хотелось какой-то завершенности этой ситуации, какого-то смысла. 

Вскоре подъехал джип, из него вышел глава ошского управления ГКНБ. Он приехал давать экстренную пресс-конференцию про митинг милиционеров.

Тогда мы снова зашли в здание ГКНБ, но уже по своей воле, в качестве журналистов.

Пресс-конференция должна была быть триумфальной — ведь она была про коррумпированных милиционеров. Но журналисты стали задавать вопросы про задержание журналистов — то есть нас. А мы позволили себе вслух посмеяться над одним из ответов руководителя ошского ГКНБ, что его очень разозлило.

После пресс-конференции мы подошли к нему и сказали, что мы и были теми самыми задержанными журналистами. Он сразу завёл нас в свой кабинет. У нас был немного странный разговор: он пытался понять, что мы теперь от него хотим. Казалось, что он был напуган тем, что ситуация приняла такой оборот.

Он спросил, может ли он наказать кого-то из своих сотрудников? А мы даже не могли бы опознать никого из них, и почему-то в ту минуту мы решили, что не хотим, чтобы ГКНБ кого-то наказал произвольно, для галочки — даже если это человек из их системы.

Мы потребовали вернуть нам камеру, и вскоре нам её принесли, но все записи на ней были безвозвратно стёрты. Мы не смогли восстановить их потом даже при помощи специального софта: сотрудники ГКНБ уже тогда знали, как правильно удалять данные.

Руководитель ошского ГКНБ извинился перед нами. На следующий день мы закончили свою работу в Оше и вернулись в Бишкек.

О ЧЁМ ЖЕ Я СОЖАЛЕЮ?

Но это история об ошибках и о сожалении. В чем же мы ошиблись и о чем мы сожалеем?

Жалею ли я, что основал «Клооп» и старался всерьез заниматься журналистикой в Кыргызстане? Нет, не жалею.

Жалею ли я, что мы полетели в Ош открывать там офис? Нет, не жалею.

Жалею ли я о том, что начал снимать тот митинг? Нет, не жалею и считаю, что поступил совершенно правильно.

Жалею ли я, что меня задержали? Конечно, я предпочел бы такое не переживать, но это тоже своеобразный опыт и, наверное, мне было в конечном итоге это полезно.

О чем же тогда я жалею?

Я жалею о том, что произошло позже. Возможно, мы с Бектуром допустили огромную ошибку, за которую нам, может быть, придется расплачиваться всю жизнь.

Видите ли, когда мы открывали «Клооп», мы верили, что журналисты должны быть как стекло. Они должны просто показывать, что происходит и стараться абсолютно ничего от себя не добавлять. 

И мы не стали писать о том, как нас пытали в ГКНБ.

Мы дали несколько интервью, где не стали подробно описывать, что с нами происходило. Мы говорили, что просто на нас оказывалось физическое и психическое давление. Мы не стали писать никаких заявлений, мы не пытались наказать никого из сотрудников или руководства ГКНБ, мы ни строчки не написали об этом на страницах «Клоопа».

И нет, нами двигал не страх — учитывая, какие мы расследования делали до и после этого, мы не боялись освещать самые острые темы о самых опасных людях.

Наоборот, мы гордились собой, считая, что поступили как образцовые журналисты.

Мы не поддались искушению смешать наши чувства и освещение инцидента. Ведь, конечно же, мы были предвзяты против ГКНБ. И мы не допустили нашу предвзятость на страницы «Клоопа».

Каким же дураком я был.

Вместо того, чтобы поздравлять себя с тем, как удачно я вырвался из когтей монстра практически неповрежденным, нужно было задать себе элементарные вопросы. Надо было просто посмотреть и понять, что я увидел. 

Действия сотрудников ГКНБ были абсолютно автоматическими. У них не было никаких мыслей, они не задумывались о том, что с нами сделать, они просто действовали по отработанной схеме.

Это была полная автоматизация процесса, а что значит полная автоматизация процесса? 

Это значит, что существует конвейер, и мы просто оказались на самом краю этого конвейера, и нам невероятным образом повезло с него спрыгнуть.

Мы столкнулись с суровой реальностью, которая существовала на тот момент в Кыргызстане, и предпочли не писать о том, что увидели. Более того, даже похвалили себя за это.

Ведь навыки сотрудников отрабатываются на практике, на ежедневной основе. То, что произошло с нами, происходило каждый день. Видимо после кровавых столкновений ГКНБ в Оше дали право вот так поступать с людьми: мучить десятками; неважно, виновных или нет.

Любой человек признался бы в чем угодно после такого обращения.

Мы не заметили кошмара, творящегося у нас под носом.

Мы считали, что не имеем права высказываться на эту тему, потому что были слишком предвзятыми. Но в этой ситуации не может быть непредвзятого человека. Тот, кто не сталкивался с этой системой, просто не представляет до конца всего ужаса. Тот, кто видел ситуацию изнутри — либо часть системы, либо уже напуган и боится говорить.

Нам повезло побывать внутри лишь короткое время. Почти никто другой не был так везуч.

Конечно, мы были напуганы, конечно, в шоке. Но нужно было себя превозмочь, пока Роза Отунбаева была ещё у власти, пока главы ГКНБ отчитывались в парламенте.

Может быть, если бы мы тогда высказали все подробно, осветили это изнутри, нашли других жертв пыток и показали своим примером, что мы не боимся говорить, мы смогли бы остановить эту раковую опухоль, которая начала расползаться по Кыргызстану.

Но мы предпочли молчать. Мы преисполнились гордыней и самолюбием и промолчали. Мы думали, что поступаем хорошо, но допустили огромную ошибку.

Сейчас мы прошли полный круг. В Кыргызстане снова задержаны «клооповцы».

Только опухоль под названием ГКНБ стала еще больше. Её теперь боятся не только на юге Кыргызстана, но везде: боятся депутаты, боятся бизнесмены, боятся адвокаты, боится гражданское общество. Весь Кыргызстан, вся страна, просто заражена страхом. К каждому могут прийти, любого могут задержать. По любому поводу.

С каждым днём у нас растет эта каста сотрудников спецслужб, которые могут сотворить с каждым абсолютно всё, что угодно.

Конечно, глава ГКНБ Камчыбек Ташиев всё время говорит, что будет преследовать только преступников, и всё время призывает всех — и своих сотрудников, и судей — относиться к простым людям справедливо и не мучить их.

Но я ему не верю.

Возможно, он говорит это искренне. Но проблема в том, что если ты создаёшь систему, которая берёт любого человека и просто ломает его волю, то эта система начинает работать на автопилоте.

Камчыбек Кыдыршаевич, вы говорите: не мучайте простых людей. А откуда вы узнаете, что простого человека замучили, если его пытали, он во всём признался, не обратился к адвокату, не обратился в СМИ, а суд просто из боязни сотрудников проштамповал приговор, и теперь этот человек сидит?

Для нас всё повторяется, но только теперь всё намного хуже. «Клооповцы» уже не задержаны, а арестованы. Против меня завели уголовное дело. Чудесным образом, мы всё же выводим большинство журналистов из под удара.

Но теперь я вижу свою прошлую ошибку и не горю желанием её повторять.

Я буду говорить всё.

Я понимаю, что все остальные боятся. Я понимаю, что всем остальным намного хуже, чем мне, но я просто ещё больше боюсь, что следующий цикл репрессий будет в миллион раз страшнее.

И, да, конечно, я предвзят, но я верю, что молчание в данной ситуации намного хуже предвзятости.

kloop.kg