30 сентября 2020 г. 19:42
2018
0
Сибирь с 16-го века служила для властей России и СССР местом ссылки. Туда отправляли уголовных и политических преступников.
Ссыльных использовали для заселения неосвоенных районов Сибири, ограничивая их передвижения. С 19-го века сосланные на восток страны люди должны были заниматься обработкой земель: вести промысел или хозяйство.
К началу 20-го века в Сибирь свезли до 300 тысяч человек, но количество поселенцев должно было сильно вырасти в тридцатых годах, пишет TJOURNAL.
Государственное политическое управление (ГПУ) поставило цель увеличить население Сибири на 3-5 миллионов человек в течение пяти лет. Частью этого плана стали переселенцы Назино, которых привели на «голый» остров посреди реки Обь на двух баржах. Их высадили на берег, не дав еды, инструментов и даже тёплой одежды. Это временное решение растянулось на три месяца и обернулось 4 тысячами погибших.
Чистки городов и ссылка как антикризисная мера
После революции в России отменили паспортную систему, а в СССР с 1918 года население не обязывали иметь удостоверение личности. Люди потеряли привязку к населённому пункту, месту работы или службы. Вся страна фактически стала зоной свободной мобильности – человек мог жить, где захочет, и вести хозяйство, где ему вздумается. Не существовало никакого контроля и учёта, но затем в СССР прошли коллективизация и раскулачивание. В итоге начался продовольственный кризис и голод. В поисках лучшей жизни люди потянулись в города, где ситуация обстояла не многим лучше, чем в сёлах.
Кризис в стране только усугублялся, поэтому власти СССР решили пойти на внедрение паспортной системы, которая не только могла бы остановить миграции по стране, но и провести перепись населения, выявив неугодных. Паспорта не выдавали девяти категориям граждан, среди которых кулаки и раскулаченные, а также судимые и просто перебравшиеся из одного города в другой по личным нуждам.
Милиционер проверяет документы Фото МВД
С введением паспортной кампании почти сразу начались массовые аресты на улицах. Тем самым глава ГПУ Генрих Ягода осуществлял свой план по освоению Сибири. Прохожих без паспорта хватали на улице и отправляли в Сибирь, даже не сообщив родственникам.
«За что вы попали сюда?» – спросили мы парня. Он ответил: «А ни за что. Был студентом в Москве. На выходных пошёл в гости к тёте – москвичке. Дошёл до её двери, стучался, но тётка не успела открыть дверь, потому что меня тут же схватили. Я был арестован как не имеющий при себе паспорта».
Феофила Былина, из воспоминаний жительницы деревни Назино
Паспортных переселенцев, арестованных на улицах, перемешивали с уголовниками и осуждёнными, а затем отправляли в исправительно-трудовой лагерь в Сибири, он же – Сиблаг. Для всех переселенцев в Союзе придумали термин – деклассированные элементы. Весной 1933 года больше 6 тысяч таких деклассированных элементов высадили на необитаемый остров близ деревни Назино.
«Пусть пасутся»
Никто не знает точного числа высадившихся на остров Назинский. Управление Сиблага в Новосибирске, согласно телеграммам, отправляло в Александровское две баржи с 3 тысячами пассажиров на каждом. В комендатуре Александровского чиновникам ответили, что не могут принять переселенцев, так как для них нет ни жилого фонда, ни продовольствий. В ответ Новосибирск лишь отправил телеграмму с текстом: «Три тысячи отбыли в ваше распоряжение. Через неделю встречайте ещё три».
После совещания комендатура Александровского приняла решение определить новых переселенцев на остров посреди реки Обь длиной около полутора километров и шириной около 500 метров. Его омывала река, и от острова до берега с обеих сторон было как минимум по километру. Таким образом, сбежать с этого острова оказалось практически невозможно.
Сальников Кузьма Антонович из Новокузнецка работал на шахте. Был женат, имел двоих детей. Однажды он поехал в Новосибирск, пошёл на центральный рынок. В это время рынок окружили, устроили облаву и арестовали тех, кто не имел при себе документов. Всех, в том числе женщин и детей, погрузили на баржу и увезли на остров Назинский.
Вера Панова, из воспоминаний жительницы Усть-Тыма
Добраться до острова смогли не все. Условия пребывания на барже не сильно отличались от жизни на необитаемом острове. Людей плохо кормили, им не хватало места, а из-за того, что задержанных во время паспортных облав перемешали с уголовниками, в пути развилась своего рода дедовщина. В результате смертность в первом эшелоне достигала 35-40 человек в день.
Свидетели тех событий рассказывают, что в день, когда баржа причалила к острову, стояла солнечная погода. На сушу вывалили тела 40 человек, но закапывать их стали не сразу. Могильщикам разрешили отдохнуть, а в это время в куче тел, лежащей на солнце, пришли в себя восемь человек.
Александровская комендатура подсчитала, что на первой барже прибыло не три тысячи человек, как сообщали в телеграмме, а больше пяти тысяч. Все ослабленные и истощенные – для тех, кто чувствовал себя хуже других, разбили четыре палатки, в одной из которых разместили больных с подозрением на сыпной тиф. Ещё одну палатку оснастили под раздачу питания. Суточный паёк состоял из 500 граммов хлеба, 32 граммов крупы, 13 граммов сахара и соли. На этом организационные меры на острове кончились.
Карта острова Назинского на 1938 год Документы из архива музея «Следственная тюрьма НКВД»
Высадившиеся на остров ничем не занимались – им не дали никаких инструментов, высадив на берег со словами: «Пусть пасутся». Одновременно сильно испортилась погода: сильно похолодало и поднялся ветер. Это привело к тому, что люди замерзали насмерть или, наоборот, пытаясь согреться, получали ожоги, несовместимые с жизнью. Ещё одним следствием плохого питания и холодной погоды стал рост числа заболеваний. В результате к 21 мая 1933 года – уже через два дня после высадки – на острове погибли ещё 70 человек. У пяти из них новоявленные обитатели острова срезали мягкие части тела, вырвали печень, сердце и лёгкие.
Остров людоедов
Считается, что первым человеческое мясо на острове попробовали именно уголовники. В томском музее «Следственная тюрьма НКВД» есть восстановленная стенограмма допроса с одним из «людоедов», пойманных с поличным. Свой разговор с задержанным по памяти записал Андрей Карагодин, работавший на острове охранником.
– Углов, то правда, что вы ели человечье мясо?
– Не, неправда. Я ел только печёнку и сердце.
– Расскажите, как вы это делали, подробно.
– Очень просто. Как шашлык делают. Из ивовых прутиков делал шампурчики, нарезал кусочками, нанизывал на шампурчики, поджаривал на костерке.
– А у каких людей вы добывали себе мясо? У живых или у мёртвых?
– Зачем же у мёртвых. Это ж падаль. Я выбирал таких, которые уже не живые, но ещё и не мёртвые. Видно же, что доходит, через день-два всё равно дуба даст. Так ему ж легче умереть будет… Сейчас, сразу, не мучиться ещё два-три дня.
Ситуация начала быстро выходить из-под контроля. Охранники не могли ничего поделать с отчаявшимся населением острова и зверели сами.
Мне было 5-7 лет тогда. Это на той стороне Оби было. Люди на острове корягу столкнут в воду и на ней пытались душу спасти. А тут с берега их стреляли. Охрана стреляла и другие тоже. Один из них сам рассказывал: «Я прицелился… Бах! Бах… и трое — в воду…». Грех сказать – война, а тут стреляли так… Погибло много народу.
Мария Ахтина, из воспоминаний жительницы Старо-Назино
Еду поначалу выдавали в порядке живой очереди, но вскоре этот порядок нарушился. Люди столпились и пытались вырвать муку. Запаниковав, охранники начали беспорядочно палить по сгрудившейся очереди. После этого расстрелы на острове стали обычным делом. К смертной казни надзиратели приговаривали за малейший проступок.
Вскоре порядок изменили, и стремительно сокращающееся население острова поделили на бригады по 150 человек. Во главе каждой бригады назначили старшего, который брал питание на всех и равномерно распределял. Но чаще всего старшим становился уголовник, забравший этот «пост» силой. Всю еду он оставлял себе, ни с кем не делясь. Поэтому случаи каннибализма учащались, и люди уже не выжидали, пока их соседи окажутся в предсмертном состоянии.
Я увидела, что у старушки на ногах срезаны икры. На мой вопрос она ответила: «Это мне на Смерть-Острове отрезали и зажарили». Вся мякоть на икрах была срезана. Ноги от этого мёрзли, и женщина обёртывала их тряпками. Она самостоятельно двигалась. Выглядела старухой, но в действительности ей было 40 с небольшим лет.
Феофила Былина, из воспоминаний жительницы Назино
Вскоре на остров прибыл ещё один эшелон. Людей высадили на остров, который, по рассказам сотрудников комендатуры, стал похож на муравейник. Смертность только росла, и могильщики не успевали закапывать трупы. Чаще всего люди гибли от диареи.
Началась эпидемия дизентерии, и её масштаб становился крупнее с каждым днём. Только после этого здоровых и крепких стали эвакуировать. Ссыльных вновь сгоняли на баржу – по 200 человек. Их отвозили примерно на 100 километров от острова и высаживали на берег осваивать тайгу.
Эвакуация завершилась в августе 1933 года. Выжить на острове посреди Оби смогли 2856 человек.
Слухи, братские могилы, историческое наследие
Свидетели назинских событий говорят, что местные относились к происходящему на острове спокойно. В округе знали об ужасах, которые творятся. Более того, деревенские партийные активисты ловили беглецов с острова, которых с их помощью потом доставляли обратно. Периодически течение прибывало к берегам трупы, из-за чего слухи ползли всё ниже и ниже вдоль реки. Люди рассказывали друг другу о случаях людоедства.
После ликвидации лагеря местные жители посещали остров, чтобы косить сено и собирать там ягоды. Их не отпугивал даже трупный запах.
Даже спустя двадцать лет после событий на острове оставались следы пребывания переселенцев. В 1952 году местных хозяйственников отправили на покос на остров. Тогда люди заметили, что на некоторых участках трава не растёт.
Я заметила, что на участке в виде полукруга нет травы. Когда сметали стог, то пошли на это место. Нога на нём как бы тонула. Мы поняли, что тут лежат невинно погибшие. Свёкор был верующий, плакал о загубленных людях. Мы не стали ничего раскапывать.
Феофила Былина
из воспоминаний жительницы Назино
В 1989 году томские активисты занесли все возможные данные по назинскому острову в реестр Министерства культуры. Теперь это объект исторического наследия.
Письмо лично Сталину
Назинская трагедия стала прецедентом, после которого репатриации деклассированных прекратились. Кампанию по освоению Сибири и других регионов СССР за счёт ссыльных остановили.
Группа ссыльных Нарымского края в 1930-х годах Фото «Сибирь.Реалии»Осенью 1933 года в Сиблаг прибыла комиссия, которая начала расследование произошедшего. Всё это стало следствием письма инструктора Нарымского наружного комитета партии Василия Величко. Он отправил его не по почте, а с человеком, который передал сообщение лично Сталину в руки. Итогом стал громкий скандал. На документы по Назино наложили гриф секретности. Документы стали доступны только в период гласности.
«Я трезво отдаю себе отчёт в том, что написать такое письмо, значит взять на себя большую ответственность. Я допускаю, что ряд моментов изложены не точно, могут не подтвердиться, или подтвердиться, но не полностью, допускаю, что многого я просто не знаю – потому, что пользовался неофициальными источниками», – написал Величко в письме.
В своём послании партийный работник указал на факты каннибализма, рассказал о слухах, которые ползут по округе, сообщил об эпидемии и ужасающей смертности. Также он написал о произволе, устроенном надзирателями. Коменданты и охранники избивали людей и эксплуатировали их, несмотря на бедственное положение.
«Стрелок Головачёв за похищение одной рыбинки в пути следования лодки избил трудпоселенца и приказал ему умыться. Когда это было выполнено, приказал прыгнуть с лодки. Трудпоселенец прыгнул и утонул. Комендант Сулейманов избивал людей при выдаче сахара, а также поедал его на глазах у всех в невероятно больших количествах и теперь, по его собственному заявлению, потерял всякий вкус. Помимо этого, он брал гребцов-трудпоселенцев и катался на лодке», – из письма Величко.
Также Величко написал, что вместе с деклассированными элементами на остров попали члены партий. Они привезли с собой партийные билеты, кандидатские карточки, комсомольские билеты, паспорта, справки с заводов и другие документы, которые могли бы подтвердить их личность и несправедливость задержания в рамках паспортной кампании.
Величко привёл в примера водителя, вышедшего из дома за папиросами и наткнувшегося на патруль; 23-летнюю девушку-кондуктора, которая пошла в магазин за хлебом и была арестована, несмотря на наличие документов; слесаря, отправившегося в Москву с путёвкой на лечение. Известно, что под задержания попали родственники высокопоставленных партийцев.
Люди там всякие были. Во время паспортизации их облавой взяла милиция в Томске и на баржу. Даже сам, этот, томский прокурор приезжал. У него два сына забрали. Люди выходили на улицу без документов, а их раз – и забирала милиция облавой. Прокурор тот своих сыновей вывез с острова.
Алексей Вогулькин
из воспоминаний жителя деревни Назино
Текст письма Василия Величко растянулся на 11 страниц. Большинство из указанных им фактов подтвердились в ходе расследования. В конце своего письма Величко на отдельной строке написал: «Хуже молчать».
Существует ещё один подробный рассказ о Назинской трагедии – от лица сотрудника учётно-распределительной части Александро-Ваховской штрафной комендатуры Сибирского ИТЛ Ивана Уварова. Он оказался в числе тех, кто принимал «деклассированные элементы» на остров возле Назино в 1933 году. Описывая ужасы, происходящие на острове, он завершает свой рассказ словами: «Но вины моей в этом нет. Виноват отрезок истории Родины, в который уложилась моя жизнь».
Рассказ Уварова Ивана Ионовича, сотрудника УРО СИБЛАГа и свидетеля Назинской трагедии
Свидетельство, записанное много лет спустя после Назинской трагедии — рассказ сотрудника учетно-распределительной части Александро-Ваховской штрафной комендатуры Сибирского ИТЛ, который, собственно, «принимал» злополучные этапы с «деклассированными элементами» на остров Назино весной-летом 1933 г. Пока публикую текстовую транскрипцию- как только соберу достаточно средств, закажу из архива сканы оригинала.
РАССКАЗ
Уварова Ивана Ионовича
2 апреля 1988 г.
г. Энгельс
Я родился 19.IX-1913 г. в семье фельдшера в г. Майкопе Краснодарского края. В 1930 г. отец решил проведать своего однополчанина по первой мировой войне, который проживал в г. Мариинске Новосибирской области. Он был одет довольно колоритно (по сибирским понятиям): шуба-поддевка, шапка- кубанка, красный башлык вокруг шеи. Видимо, это его и по¬губило. Где-то у Новосибирска его ссадили с поезда «органы» без каких бы то ни было обвинений, просто подозрительный «тип». Целый год его гоняли по тюрьмам без единого допроса. В 1931 г. он попал в Томск. Здесь формировался этап спецпереселенцев в Александрово-Ваховскую участковую комендатуру. Его прикрепили к этапу для сопровождения в качестве медика.
Летом 1931 г. мы с братом Степаном, разыскивая отца, приехали в с. Александровское, причем я намеревался сразу же вернуться в Томск и поступать учиться в Томский универ¬ситет. Однако из Александровского меня не выпустили, комендант объявил, что мы теперь тоже спецпереселенцы. Я стал работать учителем (только что окончил десятилетку), а отец был прекрасный фельдшер, известный на весь район. В 1935 г. меня «за хорошую работу» восстановили в правах, ко¬торых, кстати, никто не лишал, выдали паспорт мне и подрос¬шему брату, который окончил семь классов.
В 1936 г. я поступил в Томский университет, а брат в сельхозтехникум. В 1937 г. мы со Степаном приехали к отцу на каникулы, а тут загудела «ежовщина». В июне 1937 г. нашего отца превратили во «врага народа», у нас с братом отобрали паспорта, и мы снова стали «спецами». К работе учителем ме¬ня, как сына «врага народа», не допустили. Пошел корчевать тайгу под пашню в спецпереселенческом колхозе.
В 1939 г. мы с братом «вырвались», брат уехал в Майкоп, а я поступил в Томский пединститут на курсы учителей 5-7 классов. Когда началась война, я работал директором семи¬летней школы в Михайловском районе Новосибирской облас¬ти. 13 ноября 1941 года меня забрали в армию. Через четыре месяца — Брянский фронт.
Во время работы в Александровском с 1931 по 1935 год я в каникулярное время подрабатывал в отделе учета в комендатуре. Историю с Назинским островом знаю «по первоисточникам», ибо сам в качестве статистика принимал «назинцев» и отправлял их по поселкам. В моем рассказе нет никакого домысла, однако за цифры я не ручаюсь, они приблизительны. Мой друг А. Карагодин — это я сам. Фельдшер Кувшинов — мой отец, который мне многое рассказывал о положении на острове. Богданов и Цепков — имена подлинные, правдивые.
Остров Назинский